Колыбельная для брата - Страница 19

– О чести? – спросил он. – О чести… А вам не кажется, что честь начинается с любви?

– Простите… с чего? – пролепетала Ева Петровна, а Женькины щеки почему-то стали теплыми.

– С любви, уважаемая Ева Петровна. Не пугайтесь, объясню. Человек болеет за честь того, что ему дорого, что он любит. Я вот на своем заводе с ученика начинал, там меня человеком сделали, там у меня друзья, и я за честь завода – руками, ногами и зубами… А есть у нас на заводе случайные люди: им бы отработать смену – и домой. Работают неплохо, ну а дальше какой с них спрос?

– Так что же получается? Вы хотите сказать, что ваш сын – случайный человек в школе? Он здесь с первого класса…

Отец Кирилла вздохнул и, видимо, сел – скрипнул стул.

– Вы не обижайтесь, Ева Петровна… А впрочем, и обижайтесь – это, может быть, к лучшему… Мне кажется, здесь все у вас какие-то случайные.

– То есть? Я вас совершенно не понимаю.

– Я ведь в школе не первый раз. И с Кириллом говорил… Все у вас на окрике. Не набрал макулатуры – запись в дневник, не пришел на сбор – двойка, пробежал по коридору – хвать за воротник… Вот сейчас по школе шел, а какая-то дама, весьма почтенная, кричит на первоклашек так, что окна, простите, вот-вот лопнут.

– Ну, что же, случаются и у педагогов срывы. Одно дело – красивые слова, а другое – ежедневная работа. И когда кругом тысяча человек, бывает порой не до тонкой педагогики. Вы не представляете наших трудностей.

– Трудности есть везде, – сказал отец Кирилла. – И при одинаковых трудностях одни люди работают хорошо, а другие, простите, не очень.

– Ну, спасибо. Значит, мы работаем "не очень". Почему бы вам не перевести сына в другую школу?

Отец Кирилла с усмешкой ответил:

– Вы так сказали, будто меня к стенке пригвоздили. Видимо, при таких словах многие родители восклицают: "Нет, мы совсем так не думаем, мы совсем не хотели…" Я извиняться не буду. И Кирилла переводить в другую школу не стану. Я ему особой жизни не хочу. Его переведешь, а здесь-то все равно ничего не изменится, в этой школе.

– Кстати, одной из лучших в районе…

– Ну что ж… Одной из лучших. Первое место займете на фестивале – станете еще лучше. Никто ведь не спросит, сколько человек в хоре пели с радостью, а сколько под угрозой двойки.

– Я вижу, мы с вами не нашли пока общего языка, – со сдержанной печалью произнесла Ева Петровна. – Жаль. Всего доброго.

– До свидания.

Женя отпрыгнула от двери и сделала вид, что сию минуту вошла в кабинет. Из лаборантской вышел невысокий кругловатый мужчина, совершенно непохожий на худого, тонколицего Кирилла. Он рассеянно кивнул пробормотавшей "здрасте" Женьке и скрылся за дверью. Появилась Ева Петровна. Лицо у нее было такое, словно она узнала, что ее класс уступил седьмому "А" первенство по сбору металлолома.

– Ева Петровна, я…

– Не надо. Я уже поговорила. Возьми в лаборантской портфель Векшина и унеси ему домой.

Ева Петровна села за стол и, глядя мимо Жени, стала похлопывать ладонью по лакированной крышке.

– Ты слышала, что я сказала про портфель?

Женя влетела в лаборантскую. Обшарпанный портфель Кирилла стоял на подоконнике и ехидно поблескивал замком. Женя взяла его и опять вышла в кабинет. Встретилась глазами с Евой Петровной. Та отвела взгляд и неожиданно произнесла:

– По крайней мере, ясно теперь, откуда у Векшина такие замашки.

– Какие? – неосторожно спросила Женька.

– Ступай, – резко сказала Ева Петровна. Потом добавила помягче:

– Маме я позвоню, что ты задержалась из-за меня.

…Женя шла из школы, сердито помахивая портфелем. Она даже не думала, что обтрепанный мальчишечий портфель совсем не подходит к ее модному платьицу. Она была недовольна классной руководительницей. Если та поругалась с отцом Кирилла, при чем здесь она, Женя? Зачем на нее покрикивать?

На улице Мичурина Женя увидела мальчишку-велосипедиста. Он мчался, низко пригнувшись к рулю, и светлые волосы отлетали назад. Женя не сразу узнала Кирилла – он был уже без школьной формы. Узнала, когда Кирилл лихо, с шумом затормозил в двух шагах от нее.

– Женька, – сказал он, тяжело дыша. – Слушай. Есть дело…

Она широко открыла глаза и чуть не заулыбалась. Ей так понравилось, что Кирилл назвал ее по имени. Пускай "Женька", а не "Женя", но все-таки не "Черепанова".

– А я вот… портфель тебе… Ева…

– Да плевать на портфель! Слушай…

У него было побледневшее лицо с мелкими капельками на переносице.

Тогда, дома, Кирилл не сказал Женьке всей правды про разговор с мамой. Конечно, в разговоре были слова и о молоке, и о соске, но это уже потом. А сначала Кирилл разревелся. Разревелся сразу же, как только мама удивленно спросила:

– Кирюша, ты почему без портфеля?

Стеклянная стенка лопнула наконец, и ничего уже нельзя было сделать. Кирилл прислонился лбом к косяку.

Он минут десять не мог успокоиться. Начнет рассказывать, а слезы прорываются опять. Мама даже перепугалась. И когда наконец Кирилл взял себя в руки и кое-как объяснил, что случилось в школе, мама сказала:

– Посиди-ка дома, я сама на кухню схожу. А заодно позвоню отцу.

Кирилл понял, что мама за него просто-напросто боится. Думает, что он опять поедет на велосипеде и, такой нервный, раздерганный, где-нибудь угодит под машину. Мама не знала, что у велосипеда проколота камера.

– Да схожу я. Пешком схожу, – сказал он и неожиданно опять всхлипнул.

– Ну, хватит, хватит, – встревоженно сказала мама. – Большой уже, семиклассник…

Кирилл сердито шмыгнул носом. Семиклассником он себя пока не чувствовал. Двух недель еще не проучился в седьмом и даже на тетрадках писал иногда по привычке: "6-й "В".