То ли насмешка, то ли пренебрежение почувствовалось в Женькином вопросе. А может быть, Кириллу это показалось. Но ответил он сердито:
– А кто придумал, что человека нельзя пожалеть? Если один раз человек не выдержал, разве его нельзя простить?
– Ну почему? Можно…
– И дело не только в Чирке. Еще мать у него…
– Я понимаю.
– Ничего ты, Женька, не понимаешь, – сказал Кирилл. – Потому что у тебя нет брата.
– Я же не виновата, что нет, – ответила она почти шепотом.
– Да ты не обижайся.
– Я не обижаюсь, – сказала она обрадованно. Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись.
– Про Чирка – никому, – предупредил Кирилл.
Женька торопливо кивнула несколько раз. Потом спросила:
– А твоему Антошке сколько месяцев?
– Три с половиной.
– Славный такой… И так песни слушает… Кирилл, а откуда та песня? Ну, которая "Колыбельная"… Она же не колыбельная в самом деле.
– Так, просто песня… – небрежно сказал Кирилл. И сразу вспомнил тот котел из ветра и волн и вырастающую на глазах гранитную стену с дурацкой надписью: "Ура, Маша, я твой", и Митьку-Мауса, пружинисто сжавшегося у бушприта…
– Боимся, братцы? – спросил Саня Матюхин. Тихо спросил, без обычной взрословатой нотки.
– Будто ты не боишься, – заметил Валерка.
– Есть маленько, – согласился Саня.
– Я тоже… маленько, – со вздохом сказал Митька-Маус.
Остальные промолчали.
…Когда в тросах стоячего такелажа начинает ровно и тонко свистеть ветер, это значит – сила его достигла шести баллов. На мачтах спортивных гаваней поднимают черные шары: сигнал, что парусным шлюпкам и яхтам не следует соваться на открытую воду. Конечно, случается парусникам ходить и при таком ветре, и покрепче, но дело это связано с риском. Все тут зависит от умения экипажа и надежности судна.
Сейчас ветер не свистел, а выл, троса гудели, а по озеру шли рядами пенные валы.
Когда твое судно укрыто за надежным мысом и прочно стоит на двух якорях, а сам ты смотришь на взбесившееся озеро с гранитного валуна, который неподвижно пролежал на берегу миллион лет и пролежит еще столько же, волны и ветер кажутся нестрашными. Даже интересно смотреть. Интересно, если знаешь, что тебе не надо выходить под парусов вон туда, на середину, где нет ничего, кроме свиста и дыбом встающей воды…
Впрочем, можно было и не выходить. Но ветер, плотный и душный, приносил с другого берега запах гари, а над зубчатой кромкой леса вставал желтоватым длинным облаком дым. Лес горел, и огонь, видимо, шел к озеру широкой полосой. Он мог перерезать дороги. А на той стороне, на крошечном выступе берега, среди сосен и валунов, стояла желтая палатка.
Палатку не было видно отсюда, но ребята знали, что она там. Куда ей деться?
Утром, когда еще не свистело так по-сумасшедшему, а дул нормальный ветер в три балла, "Капитан Грант" шел курсом крутой бакштаг вдоль южного берега. Здорово шел. Были поставлены все паруса, даже летучий кливер. Бурлила за кормой струя, трепетал под гафелем оранжевый флаг, а Митька-Маус сидел на носу и пел страшным голосом пиратскую песню: "Дрожите, лиссабонские купцы…"
Июльское солнце было ясное, вода синяя, почти как на море, а леса стояли спокойные и не чуяли беды.
Хорошо начинался первый долгий поход "Капитана Гранта". И только одно было плохо: несколько дней назад поссорились неразлучные Юрки. Что у них случилось, никто не знал. Ссорились они сдержанно: говорили друг другу "спасибо" и "пожалуйста", если делали что-то вместе, но друг на друга не смотрели. И если не было общего дела, тут же расходились.
Когда люди ругаются, обвиняют друг друга, можно во всем разобраться и помирить их. А если вот так, молча и спокойно?
Накануне похода Дед не выдержал:
– Да что у вас стряслось?! – заорал он. – Лучше бы уж разодрались! Всю душу измотали!
Юрка Сергиенко надул губы, ссутулился и отошел в сторону. Юрка Кнопов угрюмо глянул на Деда и шепотом спросил:
– Как это мы будем драться?
– Не возьму в поход, – в сердцах сказал Дед.
– Разве мы что-нибудь не так делаем? – по-прежнему шепотом спросил Юрка Кнопов. Он и тут по привычке сказал не "я", а "мы". Дед плюнул. А чуть позже сказал Кириллу:
– Черт с ними. Может, в походе у них все наладится.
Кирилл кивнул…
Сейчас, когда шли вдоль берега, Юрки работали на подветренных шкотах стакселя и кливера. Хорошо работали – паруса, налитые ветром, стояли не шевелясь и не вздрагивая, хотя ветер был не очень ровный. Сидели Юрки рядом, но, как и прежде, было между ними молчание.
Кирилл стоял у штурвала, смотрел на них и думал, что так ссорятся, видимо, очень крепкие друзья. Продолжают любить друг друга, мучаются, а чего-то простить друг другу не могут… Но все равно они счастливые. Все люди счастливые, у кого есть такая дружба. Ведь не навсегда же Юрки поссорились! Не может быть, чтобы навсегда…
Справа была открытая вода, слева – близкий берег. С берега долетел звонкий крик:
– Папа, смотри, старинный корабль!
Кирилл глянул налево и увидел среди сосен желтую палатку. Она не была еще натянута как надо. У палатки стояли пятеро и смотрели на парусник. Молодые мужчина и женщина и трое ребятишек: мальчик ростом с Митьку, девочка чуть поменьше и карапуз примерно полутора лет.
Крикнул, кажется, мальчишка – забавный такой пацаненок в длинной, как платьице, тельняшке, подпоясанной флотским ремнем. Видимо, он был моряк душой и телом и при появлении белопарусного чуда загорелся радостью и восхищением.
Все пятеро замахали "Капитану Гранту", а экипаж помахал им в ответ. Мужчина схватил с валуна кинокамеру и, не подворачивая брюк, прыгнул в воду, пошел навстречу паруснику, чтобы снять поближе.